Живу я возле канала
На самом краю Москвы.
Есть у меня покрывало
И старуха без головы.

Ночью же после бала
Я сплю, завернувшись глухо,
То в свое покрывало,
То в чужую старуху.
Лишь бы без экстремизма,
И никакого оргазма.
От детского онанизма
До старческого маразма

Недолгая дорога пройдена,
Да здравствует родина.
И в метро, и в трамвайных вагонах
Люди, словно им дали приказ,
Что-то ищут в своих телефонах.
Что-то нужное прямо сейчас.
Что-то важное, лавка открыта,
Повсеместно базарные дни.
Дружно свиньи уткнулись в корыта
Телефонов и прочей фигни.
Отвратителен час предрассветный,
И дневной омерзителен вид…
И один лишь алкаш неприметный
Мирно с книжкой бумажною спит.

Сидят и гадят голуби на крыше,
А вовсе не целуются. Позор:
Формулировка «я тебя услышал»,
Слова «нетелефонный разговор».

«Давайте в неформальной обстановке
Обсудим…».
Может, лучше кирпичом?
Так жулики на каждой остановке
Разводят граждан. Я-то тут при чем?

А то опять начнут про Персефону,
Про смену вех и всех, труды и дни.
По делу? Говори по телефону.
И сразу говори, а не тяни.

А то опять начнут про Пенелопу…
Читатель рифму ждет, и ждет не зря.
Вам «трудно в двух словах»? Идите в ж.
Вас ждут коврижки фабрики «Заря».
Однажды 10 толернят
Бухали, что поделать?
Один сказал: с женой я спал.
И их осталось девять.

Гуляли девять толернят.
Вокруг – такая осень.
Один сказал: пророк – нахал.
И их осталось восемь.

Играли в шахматы они,
Такая карусель.
Один вот белыми сыграл,
И их осталось семь.

Все феминисты, как один,
Пошли они поесть.
Официантка мимо шла.
И их осталось шесть.

Решили шестеро уже
Харассмент осуждать.
Один потрогал сам себя.
И их осталось пять.

Один закашлял, зачихал,
И загрустил в сортире.
Ему вопрос: ты что, больной?
И их уже четыре.

Другой: молчать я не готов,
Хочу узнать, не скрою,
А что там, братцы, у хохлов?
И их осталось трое.

Сказали трое толернят:
Оставьте нас в покое.
Один забрался в интернет,
И их осталось двое.

Сидели двое толернят,
Спокойные, как блин.
Один смолчал, другой сказал,
И их уже один.

Пошёл один из толернят,
Куда глаза глядели.
Где те, кого он защищал,
Его охотно съели.